Неточные совпадения
Как они делают, бог их ведает: кажется, и не очень мудреные вещи говорят, а девица то и дело качается на стуле от смеха; статский же советник бог знает что расскажет: или поведет речь о том, что Россия очень пространное государство, или отпустит комплимент, который, конечно, выдуман не без остроумия, но от него ужасно пахнет
книгою; если же скажет что-нибудь
смешное, то сам несравненно больше смеется, чем та, которая его слушает.
Нет, Любаша не совсем похожа на Куликову, та всю жизнь держалась так, как будто считала себя виноватой в том, что она такова, какая есть, а не лучше. Любаше приниженность слуги для всех была совершенно чужда. Поняв это, Самгин стал смотреть на нее, как на
смешную «Ванскок», — Анну Скокову, одну из героинь романа Лескова «На ножах»; эту
книгу и «Взбаламученное море» Писемского, по их «социальной педагогике», Клим ставил рядом с «Бесами» Достоевского.
— Вы знаете, Клим Иванович, ваша речь имела большой успех. Я в политике понимаю, наверно, не больше индюшки, о Дон-Кихоте — знаю по
смешным картинкам в толстой
книге, Фауст для меня — глуповатый человек из оперы, но мне тоже понравилось, как вы говорили.
Она любила дарить ему
книги, репродукции с модных картин, подарила бювар, на коже которого был вытиснен фавн, и чернильницу невероятно вычурной формы. У нее было много
смешных примет, маленьких суеверий, она стыдилась их, стыдилась, видимо, и своей веры в бога. Стоя с Климом в Казанском соборе за пасхальной обедней, она, когда запели «Христос воскресе», вздрогнула, пошатнулась и тихонько зарыдала.
Стояло и торчало где-то какое-то существо или предмет, вроде как торчит что-нибудь иногда пред глазом, и долго, за делом или в горячем разговоре, не замечаешь его, а между тем видимо раздражаешься, почти мучаешься, и наконец-то догадаешься отстранить негодный предмет, часто очень пустой и
смешной, какую-нибудь вещь, забытую не на своем месте, платок, упавший на пол,
книгу, не убранную в шкаф, и проч., и проч.
Мое намерение выставлять дело, как оно было, а не так, как мне удобнее было бы рассказывать его, делает мне и другую неприятность: я очень недоволен тем, что Марья Алексевна представляется в
смешном виде с размышлениями своими о невесте, которую сочинила Лопухову, с такими же фантастическими отгадываниями содержания
книг, которые давал Лопухов Верочке, с рассуждениями о том, не обращал ли людей в папскую веру Филипп Эгалите и какие сочинения писал Людовик XIV.
Но вот однажды я увидел, что брат, читая, расхохотался, как сумасшедший, и потом часто откидывался, смеясь, на спинку раскачиваемого стула. Когда к нему пришли товарищи, я завладел
книгой, чтоб узнать, что же такого
смешного могло случиться с этим купцом, торговавшим кожами.
Ужиная, они все четверо пилили меня своими языками, вспоминая вольные и невольные проступки мои, угрожая мне погибелью, но я уже знал, что все это они говорят не со зла и не из добрых чувств, а только от скуки. И было странно видеть, какие они пустые и
смешные по сравнению с людьми из
книги.
Он дал Прачкину денег и забыл о нём, но Люба Матушкина, точно бабочка, мелькала в глазах у него всё чаще, улыбаясь ему, ласково кивая головой, протягивая длинные хрупкие пальцы руки, и всё это беспокоило его, будя ненужные мысли о ней. Однажды она попросила у него
книг, он подумал, неохотно дал ей, и с той поры между ними установились неопределённые и
смешные отношения: она смотрела на него весёлыми глазами, как бы чего-то ожидая от него, а его это сердило, и он ворчал...
Говорила она много, охотно, и главное — что он понял и что сразу подняло его в своих глазах — было до
смешного просто: оказалось, что всё, о чём она говорит, — написано в
книгах, всё, что знает она, — прочитано ею.
— Вы читали сказки, а это прекрасная, умная
книга. В ней описан человек, который посвятил себя защите несчастных, угнетённых несправедливостью людей… человек этот всегда был готов пожертвовать своей жизнью ради счастья других, — понимаете?
Книга написана в
смешном духе… но этого требовали условия времени, в которое она писалась… Читать её нужно серьёзно, внимательно…
Припомним только, что считал
смешным и «комическим» Щербина, составитель весьма хорошей, если не самой лучшей
книги для русского народа, стало быть человек, способный более, чем чужеземец, проникать в то, что совершалось в нашей жизни.
Татьяна. Какая наивная…
смешная ты, Поля! А меня — раздражает вся эта история! Не было такой девушки! И усадьбы, и реки, и луны — ничего такого не было! Всё это выдумано. И всегда в
книгах описывают жизнь не такой, какая она на самом деле… у нас, у тебя, например…
Для незнакомых же достаточно привести хоть заглавия некоторых
книг, выходивших в то время, — например: «Гермель, или Может ли добродетельная жена совершенно положиться на постоянство своего мужа?», перевод с французского, СПб., 1783; «Девушкины прогулки и молодкины увертки, или Лабиринт женских коварств», СПб., 1794} «Кошке игрушки, а мышке слезки, или
Смешные проказы трех красавиц, чинимые над простосердечными их супругами, нравственное и счастливое творение», СПб., 1894; «Нежные объятия в браке и потехи с любовницами продажными, изображены и сравнены Правдолюбом», СПб., 1799, и т. д.
Я еще несколько раз читал ему «Бунт Стеньки Разина», «Тараса Бульбу» и «Бедных людей». Тарас тоже очень понравился моему слушателю, но он не мог затемнить яркого впечатления от
книги Костомарова. Макара Девушкина и Варю Коновалов не понимал. Ему казался только
смешным язык писем Макара, а к Варе он относился скептически.
Временами ему кажется, что голова у него начинает пухнуть, пухнуть, и тогда стол с
книгой, с чернильницей и с поручиковой рукой уходят страшно далеко и становятся совсем маленькими, потом, наоборот,
книга приближается к самым его глазам, чернильница растет и двоится, а голова уменьшается до
смешных и странных размеров.
Не думай, чтобы недоумение перед смыслом человеческой жизни и непонимание его представляло бы что-либо возвышенное или трагическое. Недоумение человека, перед смыслом жизни подобно недоумению человека, попавшего в общество, занятое чтением хорошей
книги. Недоумение этого человека, не вслушивающегося или не понимающего то, что читают, и суетящегося среди занятых людей, представляет не нечто возвышенное и трагическое, а нечто
смешное, глупое и жалкое.
Отмщение ему воздал сам обиженный священник, но отмщение
смешное и очень позднее. Оно открылось через много лет, когда Степан Иванович задумал выдавать замуж одну из своих дочерей. Тогда потребовалась выпись из метрических
книг, и там неожиданно нашли глупую и совершенно бессмысленную запись по подчищенному, что такого-то Степана Ивановича и законной жены его родилась незаконная дочь такая-то…